Каким он парнем был!

 

Продолжение. Часть 2

Решил кому быть первым лично Никита Сергеевич Хрущев. Анкету Нелюбова, в которой было написано, что потенциальный космонавт самолюбив и амбициозен, он отложил сразу. Титова подвело имя. По мнению руководителя СССР первого космонавта не могли звать немецким именем «Герман», которое у граждан страны весьма отчетливо ассоциировалось с нацистским преступником Германом Герингом. И напрасно помощники объясняли, что обожавшие Пушкина родители космонавта назвали сына так в честь героя «Пиковой дамы», это не помогло. А вот в анкете Гагарина Хрущев ничего крамольного не нашел. Что и говорить, именам тогда придавалось большое значение, а про князей Гагариных Никита Сергеевич мог и не знать.

В начале марта у Юрия родилась вторая дочь – Галя. Сам он был пока еще обычным советским гражданином, с обычной семьей, женой-медиком, двумя детьми, с отцом плотником и матерью – заведующей молочной фермой. Несколько необычной была лишь профессия – космонавт. Такая же была в СССР пока еще только у 5 его сослуживцев. Из них только Нелюбов так и не смог полететь в космос. Ни вторым, ни третьим, никаким. В 1963 году, после драки с военным патрулем, которые задержал его в нетрезвом состоянии, Григория Нелюбова исключили из отряда, несмотря на то, что за него заступались Гагарин и Титов. Для него это было страшным потрясением. Григорий запил и в 1966 году погиб под колесами поезда. Возможно случайно.

В космической гонке везло далеко не всем. И победить в ней должен был только кто-то один.

Начало подвига

8 апреля Гагарин, Титов и Нелюбов окончательно узнали, кто из них полетит на первом корабле, а кто будет дублером. Можно смело сказать, что именно с этого момента у Юрия Гагарина началась не просто новая жизнь, а новая биография. Именно 8 апреля он «пошел на взлет». Спустя двое суток старший лейтенант Гагарин, вместе с Германом Титовым выступил перед Государственной комиссией с докладом о готовности к полёту.

Ночь на 12 апреля Юрий провёл совершенно спокойно, не ворочался, не просыпался. Как на одном боку заснул, так и спал. Об этом доложил зорко за ним наблюдавший врач Евгений Карпов. Встал в половине шестого, позавтракал чашкой кофе с черносмородинным джемом: космонавта перед стартом решили не перекармливать. После того, как Юрия облачили в скафандр он раздал работникам космодрома первые в жизни автографы. На улице Гагарина и Титова встретил генеральный конструктор. Он отвел первого космонавта в сторону и что-то ему сказал.

— Он дал мне несколько рекомендаций и советов, - рассказывал потом Гагарин, - которых я еще никогда не слышал и которые могли мне пригодиться в полете.

Сейчас мы можем предположить, что это были за советы и рекомендации. Дело в том, что медики опасались, что попавший в космос человек может сойти с ума. Поэтому весь полет проходил в автоматическом режиме. В критической ситуации космонавт мог перевести корабль на ручное управление, но для этого надо было ввести цифровой код. Опять же, для того, чтобы взбесившийся космонавт не «угнал» корабль на Луну, или, напротив, не уронил его на какой-нибудь город, код ему не сообщали. Он был запечатан в специальный конверт. Предполагалось, что потерявший разум пилот корабля не сможет четко выполнить целую цепочку логически связанных действий: найти конверт, вскрыть его, прочитать код, ввести его, перевести управление на себя и так далее. Так же известно, что переживавший за Гагарина Королев не выдержал, и сообщил Юрию код до полета.

В 6 часов 50 минут автобус с космонавтом и дублером прибыл на стартовую площадку. После доклада Государственной комиссии Юрий сделал заявление для радио и печати. В течение ближайших пяти часов его услышат почти во всех частях света почти на всех земных языках.

Поднявшись на лифтовой платформе к люку Гагарин, повернулся и, то ли приветствуя остающихся на Земле, то ли прощаясь с ними, поднял вверх обе руки. После чего скрылся в кабине. Перед закрытием люка к нему протиснулся ведущий конструктор корабля Олег Ивановский и «по секрету» сообщил цифровой код – 125.

-Спасибо, - улыбнулся космонавт, - мне уже сказали.

За 40 минут до старта приборы показали неправильное закрытие люка. Пришлось заново раскручивать и закручивать 30 фиксирующих его гаек. Вскоре с Титова сняли скафандр и отправили его на наблюдательный пункт. Дублер окончательно ушел на второй план. В мире остался один Гагарин. Уже один.

 

Подвиг

Гагарин: Гермошлем закрыт. Все нормально, самочувствие хорошее, к старту готов.

Королев: Минутная готовность, как вы слышите?

Гагарин: Вас понял — минутная готовность. Занял исходное положение.

Королев: Дается зажигание, «Кедр».

Гагарин («Кедр»): Вас понял — дается зажигание.

Королев: Предварительная ступень... Промежуточная... Главная... Подъем!

Гагарин (кричит): Поехали!..

Время старта первого космического корабля с человеком на борту приборы зафиксировали с космической точностью: 9 часов 6 минут 59,7 секунды. Гагаринское «Поехали...» воистину открыло новую эру в истории человечества. Алан Шепард, совершивший свой суборбитальный космический полет тремя неделями позже, тоже кричал на старте. Только кричал он другое: «Don’t fuck up, Shepard…» («Не облажайся, Шепард»).

Полет Гагарина продолжался 108 минут, за которые он успел облететь весь земной шар. И был он совсем не таким спокойным, как нам рассказывали долгое время.

Все началось с потери связи. После выхода на орбиту космонавт долгое время вообще не слышал Землю. Это было тем важнее, что основную информацию о работе бортовых систем он мог получить только с Земли. Связь нормализовалась лишь когда корабль пролетал над мысом Горн. Но на этом приключения не закончились.

При подготовке к возвращению на планету. На ТДУ (тормозной двигательной установке) отказал обратный клапан магистрали подачи топлива в камеру сгорания, поэтому тормозной двигатель не дал нужного импульса, и спускаемый аппарат (СА) отделился на 10 минут позже положенного, на высоте примерно 140 километров. При этом несвоевременно закрылся клапан горючего и окислителя, что привело к закрутке космического корабля со скоростью 5 оборотов в минуту. «Получился "кардибалет" (так у Гагарина, В.Ч.): голова - ноги, голова - ноги, с очень большой скоростью вращения, - писал космонавт потом в своем отчете. - Все кружилось. То вижу Африку - над Африкой произошло это, - то горизонт, то небо. Только успевал закрываться от Солнца, чтобы свет не попал в глаза...» Эти 10 минут можно было сравнить с целой жизнью. Гагарин понимал, что аппарат не отделился, он прекрасно знал, что если это не произойдет, он неминуемо разобьется. Целых 10 минут подготовки к смерти. Пора было вводить код и пытаться как-то вручную поправить ситуацию. Но таким же образом можно было ее и усугубить, поэтому пока была возможность ждать, он ждал. Гагарин вообще верил в технику. И она сработала. Пусть значительно позже, чем надо, спускаемый аппарат отделился от двигательной установки и теперь уже падал автономно.

Поскольку «Восток» не был оборудован системой мягкой посадки, на высоте 7 километров Гагарин катапультировался. Тут тоже случились неприятности, только помельче: нештатно сработали запасной парашют, надувная лодка и клапан подачи воздуха в скафандр.

Из-за несвоевременного отделения приборного отсека, космонавт приземлился в 110 километрах от места, где это приземление было запланировано, юго-западнее города Энгельса вблизи деревни Смеловка Саратовской области.

Первыми космонавта в оранжевом скафандре и в огромном шлеме на голове увидели работавшие в огороде Анна Тахтарова и ее внучка Рита. Стоит ли говорить, что они перепугались и, наверное, убежали бы, если бы ноги продолжали их слушаться. Видя, что мирные люди его боятся, Юрий скинул шлем и крикнул:

- Я свой, товарищи, свой!

Вскоре к месту приземления подъехали заметившие парашют трактористы:

- Так это ты сейчас над Африкой включаешь тормозную двигательную установку? Только что по радио передали...

Фото: https://cdn25.img.ria.ru/

Сообщение ТАСС прозвучало в эфире в 10 часов утра: «В космос запущен первый управляемый космический корабль с человеком на борту. Командир корабля — коммунист, майор Юрий Алексеевич Гагарин». Именно так: поднявшись в небо старшим лейтенантом, Юрий опустился уже майором. Когда позже один из журналистов спросил его, есть ли что-то, о чем он жалеет, Гагарин признался:

- Есть. Я и сейчас жалею, что не довелось походить в капитанах. Мне это звание всегда казалось очень привлекательным. Оно объединяет и зрелость, и молодость.

Когда в Гжатске невестка старшего сына прибежала в дом Гагариных и закричала, что Юрка летает в космосе, отец не поверил. И, послушав радиосообщение, резонно заявил:

-Нет, это какой-то другой летает, знать – однофамилец. Там же говорят – майор, а наш, он старший лейтенант. До майора ему, как медному котелку – служить и служить.

А вот Анна Тимофеевна в логику мужа не поверила. Материнское сердце точно подсказало ей, что произошло что-то из ряда вон выходящее.

-Да что же он надел? У него же две малютки дочки...

И тут же, лишь накинув телогрейку, бросилась на железнодорожную станцию, чтобы ехать к Вале на помощь.

Продолжение подвига

Через несколько часов после приземления Гагарина доставили на самолете в Куйбышев. На следующий день он начал давать первые свои интервью. 14 апреля уже в Москве ему вручили орден Ленина и золотую звезду Героя Советского Союза. По столице СССР он ехал в открытом правительственном ЗИЛ-111В рядом с самим Никитой Сергеевичем Хрущевым, а собравшиеся по пути их следования толпы людей забрасывали космонавта цветами. В следующие три дня Гагарин встретился последовательно с журналистами, затем с художниками и, наконец, с писателями. Первые оперативно разнесли очерки и статьи о покорении космоса во все возможные газеты и журналы, вторые сделали наброски и эскизы с тем, чтобы потом нарисовать сотни плакатов и слепить десятки бюстов. И, наконец, третьи должны были в своих произведениях увековечить его подвиг.

 

И вот тут была проблема. Потому, что подвиг был, и правда, пока именно ЕГО. Что было абсолютно чуждо советской системе. Гагарин в глазах мира теперь выглядел эдаким суперменом, авангардом и надеждой всего человечества. Перед ним преклонялись, его славили, о нем писали, ему посвящали песни. В глазах всего мира это был уже даже не человек, а какая-то квинтэссенция всего лучшего, что хотелось видеть в человечестве. И улыбка у него голливудская, и телосложение богатырское, и взгляд честный и простой. Хотя, по чести разобраться, улыбка – как улыбка, совершенно обычная. Не говоря уж про телосложение. А честность... На одной из первых пресс-конференций журналисты спросили Юрия, приземлился ли он в спускаемом аппарате, или катапультировался. На что Гагарин, глядя на корреспондента честными улыбающимися глазами, ответил, что приземлился в аппарате и в точно расчитанном районе. Потому, что знал: если в FAI (Международной авиационной федерации) узнают, что он катапультировался, Советскому Союзу не зачтут три поставленных рекорда: по продолжительности космического полета (108 минут), высоте полета (327 километров) и по поднятому весу (4725 килограммов полезного груза). Поскольку по правилам необходимо было, чтобы взлет и приземление происходили в одном аппарате. Тогда федерацию удалось обмануть.

Действительно, Гагарин при всей кажущейся и обезоруживающей простоте был далеко не так прост. И Хрущев был тысячу раз прав, когда выбрал для первого полета именно его. Сверхдисциплинированный Гагарин не просто говорил то, что ему говорили говорить, он именно понимал, что от него ждет руководство страны и говорил именно это. Нелюбов в этой ситуации наверняка вышел бы из-под контроля, интеллигентный Титов не смог бы врать со столь обезоруживающей улыбкой, а Гагарин, говоря неправду, именно не обманывал, а как бы создавал необходимую реальность, в которой не только легко существовал сам, но в которую, благодаря своему обаянию, затаскивал собеседников, критиков и поклонников.

А поклонников у него была целая планета. И тут опять же оказался прав Никита Сергеевич, поскольку сам космический полет был только первой частью сложного политического плана, главным героем и исполнителем которого должен был стать первый космонавт. Гагарин должен был своим примером доказать, что именно социализм, а в перспективе – и коммунизм, могут максимально раскрыть все положительные качества простого человека и сделать его героем. Поэтому везде, во всех газетах, журналах, документальных фильмах, книгах делался основной упор на то, что Юра родился в деревне, в колхозной семье, что до космического полета он был простым летчиком, каких у нас десятки тысяч.

Но и этого было мало. Подвиг Гагарина не ограничился одним полетом, он им только начинался. Теперь он был весь на виду. Каждый его шаг, каждое слово, каждое движение руки немедленно фиксировалось, и уже через несколько часов освещалось в печати.

Несколько лет, прошедших после его приземления, расписано биографами не только по дням и часам, но иногда и по минутам. Уже в конце апреля его, не успевшего еще даже толком повидаться с семьей и понянчить полуторамесячную дочь, посылают в первую загранпоездку, в Чехословакию. Здесь ему вручают Звезду Героя Социалистического Труда Чехословакии. В середине мая он прилетает в Болгарию, где становится Героем Социалистического труда Народной Республики Болгария. В июне его приглашают в Финляндию, где награждают золотым значком Центрального комитета Коммунистической партии Финляндии. Фактически – делают финским коммунистом. В середине июля он побывал в Великобритании, где завтракал с самой королевой и где стал первым кавалером специально учрежденной медали за исследование космического пространства. 20 июля, уже в Польше, он стал почетным летчиком одного из авиационных полков и кавалером «Грюнвальдского креста I степени». Через 4 дня Гагарин был уже в Гаване, где ему вручили одну из трех высших наград Кубы - орден «Плайя Хирон». Еще через пять дней, в Бразилии ему вручили высшую награду ВВС страны - орден "За заслуги в области воздухоплавания". В начале августа он был уже почетным гостем Канады. Далее в Венгрии его наградили орденом Знамя Венгерской Народной Республики I степени с алмазами.

За два года Гагарин посетил более 30 стран. И почти везде ему вручали самые высокие награды. Можно сказать – делали его не советским, а именно своим героем. Такой «космополитизм» для гражданина СССР был просто недопустим. И, снова, Гагарин был хорош уже тем, что сам понимал это. Ему не надо было объяснять, как поступать в такой ситуации. В каждой стране, в каждом своем выступлении он прежде всего нажимал на то, что его личные заслуги сильно преувеличены:

- Это не моя личная слава. Разве я мог бы проникнуть в космос, будучи одиночкой? Тысячи советских людей трудились над постройкой ракеты и космического корабля, на котором мне поручили полет. И этот полет - триумф коллективной мысли, коллективного труда тысяч советских рабочих, инженеров, ученых. Это слава нашего народа.

Когда его спрашивали о том, почему он всегда улыбается, космонавт №1, не прекращая улыбаться, отвечал:

- Я люблю жизнь... Жизнь у нас в Советском Союзе хорошая и будет еще лучше. Почему же мне не быть жизнерадостным?

Впрочем, несмотря даже на свое тонкое чутье, иногда Гагарин просто старательно обходил неудобные вопросы. Несмотря на то, что любому ребенку тогда было понятно, что именно он должен ответить. Когда западные журналисты спрашивали его о вере в Бога, он ловко переводил разговор на другие рельсы. Он не был и не мог, как коммунист, быть открыто и истово верующим, но к религии относился с уважением. Сам крещенный, он крестил и своих дочерей, тайно, в Смоленске, был крестным отцом у своей племянницы, Тамары Филатовой, ездил с друзьями в Сергиев Посад, где с удовольствием разговаривал со священниками и с отцом-наместником.

От него требовалось полное соответствие образу идеального советского человека. Потому, что в нем должен был со временем раствориться весь Советский Союз – идеальное государство неидеального мира. Конечно же, Гагарин просто обязан был быть идеальным семьянином. Поэтому, когда в ноябре 1961 года журналисты спросили, откуда у него над левой бровью появился довольно значительный шрам, космонавт, смущенно улыбаясь, ответил:

- Бывает. Осенью я отдыхал на юге. Однажды, разыгравшись с дочуркой Галкой, я споткнулся. И чтобы Галка не ударилась, я успел поднять ее над головой, а сам налетел на острый крымский камень. Вот и оставила Земля свою отметину. Ничего. Как говорится у нас, русских, до Галкиной свадьбы заживет. И не только до свадьбы, заживет до следующего полета в космос.

(«Труд», 15 ноября 1961 года)

О том, откуда шрам появился на самом деле рассказал много лет спустя в своих дневниках, опубликованных в 1995 году, генерал-полковник Николай Каманин. Часть из сказанного космонавтом было правдой. Именно то, что получил он его во время отдыха в сентябре с семьей и с друзьями космонавтами в Форосе. Где жена фактически застукала его с молоденькой медсестрой Анной. К чести Анны надо сказать, что она Гагарина не соблазняла, как раз наоборот. До этого первый космонавт достаточно прозрачно намекал Анне, что она ему нравится и что он хотел бы развить отношения. Но у девушки был жених и она прекрасно понимала, что Юра свою семью не бросит, поэтому особого внимания на намеки не обращала. А когда Юра зашел в комнату, где она читала книгу, закрыл дверь изнутри на ключ и бросился ее целовать, именно она стала звать на помощь жену Гагарина Валентину. Понимая, что его вот-вот поймают и разоблачат как изменника, Гагарин выпрыгнул с балкона. Все было бы нормально, ибо балкон был на первом этаже, а инструктор парашютного спорта Юрий Гагарин мог спокойно спрыгнуть с гораздо большей высоты, но под балконом был крутой склон. Падая, он зацепился брюками за виноградную лозу или за ствол дерева, потерял равновесие, ударился головой о цементный бордюр и пробил надбровную кость. Рана была настолько серьезна, что космонавту прописали длительный постельный режим. После этого случая Герман Титов, бывший в том же санатории и испытывавший к симпатичной медсестре самые возвышенные, почти пушкинские чувства, если и не объявил бойкот Гагарину, то сильно ограничил общение с ним. А случай этот стал причиной закрытого партсобрания, на котором разбиралось «персональное дело» о неподобающем поведении майора Гагарина и на котором виновник усиленно просил прощения у партии и всего советского народа.

От автора  Белорус и Я