Что бы значило, что мы усопшим братьям нашим ничего не желаем и ничего не просим в наших молитвах о них, кроме успокоения? Очевидно, таким прошением предполагается в них недостаток покоя. Но откуда сей недостаток? У нас может недоставать покоя от болезни и недугов телесных: там нет тела, нет и болезней телесных. У нас тревожатся от бедности и недостатков в жизненных потребностях: там нет этой бедности, не нужна ни пища, ни одежда. У нас безпокоятся и страдают от притеснения и неправд: там нет места насилию; каждому воздается должное. Отчего же не достает покоя усопшим братиям нашим? Первая причина сего возникает долу, из нашего мира, ими оставленного. Не напрасно сказано, братие мои, в Евангелии, что идеже сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Мф. 6, 21). Это сокровище может состоять не в одних богатствах и драгоценностях, а во всем, к чему сильно привязано сердце наше, хотя бы это было самое малое и ничтожное. Теперь представьте, что человек окончил жизнь и отошел от сего мира. Если его сокровище, то есть, к чему привязано его сердце, было на небеси, состояло в благах духовных и вечных, то он тотчас начинает пользоваться им и потому совершенно спокоен: ибо достиг того, чего желал, имеет то, что любит. Но вообразите, что небо для него было чуждо, что это сокровище все осталось на земле, что он видит и чувствует, что лишился его навсегда. Не явно ли, что от сего должны произойти скорбь и томление в бедной душе? Что она будет мучиться и страдать дотоле, пока не освободится от привязанности к тому, что оставила на земле? А скоро ли может быть сие? и в состоянии ли бедная душа сделать сие сама? Для сего необходима совершенная перемена во всех ее мыслях и чувствах, надобно, чтобы она перестала любить, почла худым и недостойным себя то, в чем дотоле полагала все свое блаженство, и начала находить удовольствие в том, что прежде нисколько не занимало ее, было ей даже противно. Все это, по самому свойству души нашей, не может произойти в человеке без великого насилия своим наклонностям, без крепкой борьбы с своим сердцем и, следовательно, не без сильных страданий.